Статья посвящена истории института судейских посланий (Richterbriefe), введение которого явилось одной из мер предпринятой в Германии в 1942 г. реформы органов юстиции и судебной системы. По замыслу его создателей, этот институт должен был формировать у судейского корпуса «правильные» представления о судебной практике, соответствующей потребностям общества и государства, путем выборочного опубликования извлечений из судебных решений по конкретным делам. Для «упорядочивания» и «направления» судебной практики на Имперское министерство юстиции была возложена работа по ее систематизации; обзоры и обобщения практики с оценкой правильности принятых решений публиковались в специально для этого созданном печатном органе. Задачей судейских посланий выступало не создание прямых содержательных директив относительно подлежащих вынесению в конкретных случаях судебных решений, а опосредованное формирование принципов оценки позитивного права сквозь призму потребностей общества в конкретном разрешении того или иного дела.
В статье рассказывается об условиях зарождения института судейских посланий в нацистской Германии, приводится описание причин и поводов объявленной в 1942 г. реформы юстиции, ее целях и задачах, а также предусмотренных ею мерах по преодолению «кризиса юстиции». Применительно к институту судейских посланий в статье приводится описание предусмотренного реформой процесса сбора и систематизации судебной практики, критериев отбора судебных актов для опубликования, анализируется методологическое воздействие судейских посланий на процесс правоприменения, описывается процесс внедрения данного института в практику, включая особенности распространения судейских посланий и связанные с этим сложности. Такой способ воздействия на процесс отправления правосудия вызвал неприятие у немецкого судейского корпуса, что проявилось в широкомасштабном уклонении судей от исполнения обязанности по направлению копий судебных решений в министерство для систематизации судебной практики, усиливавшемся с приближением окончания войны. Более опытными и старыми судьями судейские послания воспринимались как инструмент вторжения в сферу их исключительной компетенции, определенной принципом независимости судей. Тем не менее, в целом институт судейских посланий представлял собой действенное средство направления и унификации судебной практики.
Ключевые слова: история государства и права, история права Германии, разъяснения судебной практики, нацистская Германия, источники права, правовое регулирование, судопроизводство, гражданский процесс, уголовный процесс, независимость судей.
Он четырнадцать лет служил в эсэсовских частях. Шесть лет он был лагерным врачом в Освенциме… [Он] делает большие успехи, спасает жизнь направо и налево… Если он будет продолжать такими темпами, то число спасенных им людей сравняется с числом убитых им же примерно к три тысячи десятому году.
Курт Воннегут. Колыбель для кошки [1]
Вместо предисловия
Идея написания этой статьи появилась в значительной степени спонтанно. В адвокатской практике автору довелось столкнуться с не отличающимся особыми теоретическими изысками, но весьма полно отражающим сформировавшиеся предпочтения судов подходом, когда арбитражный суд, желая оставить исковое заявление без рассмотрения на основании пункта 4 части 1 ст. 148 АПК РФ, считает вполне достаточным для этого сослаться в определении об оставлении искового заявления без рассмотрения не на федеральный закон, а на разъяснения судебной практики, содержащиеся в Информационных письмах Президиума ВАС РФ или Постановлениях Пленумов Верховного Суда РФ или Высшего Арбитражного Суда РФ.
Так, в соответствии с дословным текстом пункта 4 части 1 ст. 148 АПК РФ, арбитражный суд оставляет исковое заявление без рассмотрения, если после его принятия к производству установит, что заявленное требование в соответствии с федеральным законом должно быть рассмотрено в деле о банкротстве. Не найдя в подтверждение вывода о необходимости оставления искового заявления без рассмотрения никаких положений в тексте действующего Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» [2] , арбитражный суд по делу, в рассмотрении которого автор принимал участие в качестве представителя стороны, посчитал возможным и достаточным сослаться исключительно на пункт 18 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 23.12.2010 No 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)», согласно абзацу третьему которого «требование арбитражного управляющего и любого другого заинтересованного лица о признании недействительными торгов по продаже имущества должника, в частности торгов, проведенных в ходе исполнительного производства, после введения в отношении должника процедуры наблюдения и вплоть до завершения дела о банкротстве подлежит предъявлению в рамках дела о банкротстве по правилам главы III.1 Закона о банкротстве» [3]. Тем самым арбитражный суд фактически уравнял по юридической силе федеральный закон и разъяснения Пленума ВАС РФ [4].
Определение арбитражного суда первой инстанции было оставлено без изменения арбитражными судами апелляционной [5] и кассационной инстанций [6] даже несмотря на то, что положенное в его основу Постановление Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 No 63 по существу представляло собой разъяснения относительно порядка применения главы III.1 Закона о банкротстве «Оспаривание сделок должника» [7] в первоначальной ее редакции, тогда как после принятия этого постановления Пленума ВАС РФ и незначительно изменившего его Постановления Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 No 59 Закон о банкротстве был подвергнут значительной законодательной переработке, в результате которой откомментированные названными постановлениями законодательные нормы претерпели фундаментальные изменения, что, по мнению автора, обязывало арбитражные суды при применении предложенных Пленумом ВАС РФ разъяснений соотносить их, как минимум, с актуальным текстом правовых норм, к которым они относятся, и общей концепцией правового института оспаривания сделок должника, определяемой с учетом проведенной законодательной ревизии.
Занимаясь подготовкой жалобы в Конституционный Суд РФ на нарушение конституционных прав и свобод гражданина положениями, установленными абзацем 4 пункта 3 части 4 ст. 170 АПК РФ, в той части, в которой по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, они придают обязательный характер разъяснениям по вопросам судебной практики Верховного Суда РФ и сохранившим силу разъяснениям по вопросам судебной практики Высшего Арбитражного Суда РФ для нижестоящих судов, автору удалось собрать значительный объем материала о функционально связан- ном с такими разъяснениями феномене новейшей истории германского права, получившем название Richterbriefe. Автор полагал, что время и место, а также причины и условия появления этого института процессуального права могут быть использованы в качестве дополнительных аргументов в пользу неконституционности существующей в Российской Федерации практики подмены законодательных положений разъяснениями высших судов о порядке их применения. И, хотя Конституционный Суд РФ, погруженный на момент поступления данной жалобы в рассмотрение вопроса о конституционности взносов на капитальный ремонт общего имущества в многоквартирном доме, ограничился формальным указанием на наличие у Верховного Суда РФ права давать, в соответствии со ст. 126 Конституции РФ, разъяснения по вопросам судебной практики и аналогичное право ныне упраздненного ВАС РФ согласно ранее действовавшей редакции ст. 127 Конституции РФ и без соотнесения соответствующих положений Конституции РФ с основами конституционного строя в порядке ст. 16 Конституции РФ отказал в принятии жалобы к рассмотрению [8], в распоряжении автора остались наработки, имеющие сугубо научную ценность как для историков и теоретиков государства и права, так и для специалистов в процессуальных отраслях современного права. Они и выносятся на суд читателя.
Во избежание поспешных выводов относительно экстраполяции характеризующего Германию 1940-х гг. материала на современную российскую действительность автор хотел бы заверить, что он, во-первых, ни в коей мере не ставит знак равенства между германскими Richterbriefe с одной стороны и существующими в Российской Федерации разъяснениями высших судебных инстанций – с другой, рассматривая их исключительно как функциональные аналоги. Во-вторых, автор не призывает и к немедленной отмене и полному искоренению постановлений Пленума Верховного Суда РФ и сохранивших силу постановлений Пленума ВАС РФ хотя бы потому, что чисто практические последствия такого шага обернутся многократно большим вредом: существующие на сегодняшний день уровень нормативности и качество юридической техники отечественных законов, отличающихся значительным объемом противоречий и неполноты, в отсутствие разъяснений о порядке их применения приведут к устранению такого качественного признака права, как его формальная определенность, что в конечном итоге повлечет за собой принятие противоречащих друг другу судебных актов, формально основывающихся на одних и тех же законодательных предписаниях [9].
***
Создание института судейских посланий (Richterbriefe) представляло собой одну из мер проводившейся в Германии в 1942–1945 гг. реформы судебной системы, преследовавшей официальную цель преодоления «кризиса юстиции», будто бы разразившегося в Третьем рейхе еще к началу Второй мировой войны. В современной немецкой литературе господствует представление о том, что сам по себе «кризис юстиции» вряд ли существовал в действительности, но был «инсценирован» национал-социалистами как вполне удобный повод для проведения в жизнь решений, имеющих целью окончательное подчинение отправления правосудия задачам «тотальной войны» и еще большую политическую радикализацию юстиции [10].
Кульминацией идеи «кризиса юстиции» стала речь Гитлера в Рейхстаге 26 апреля 1942 г., в которой были сформулированы основные претензии к состоянию судебной системы Рейха, сводившиеся, в первую очередь, к вынесению «чуждых народу» решений и приговоров, антинародному образу всех юристов и особенно судей, взращенных на демократических ценностях либеральной Веймарской республики и неспособных действовать в соответствии с новыми ценностями национал-социалистского государства, а также к восприятию принципа независимости судей как чужеродного правового начала [11]. Если два последних аргумента не нуждаются в специальных комментариях, то применительно к первому следует отметить, что по отношению к данному «негативному качеству» судебной системы речь шла отнюдь не о неспособности назначить справедливое наказание за совершение преступлений против государства, режима, армии, а об излишней мягкости приговоров за общеуголовные преступления. В своей речи Гитлер апеллирует к несправедливости приговора 1937 г., которым за убийство супруги суд назначил подсудимому наказание в виде пяти лет лишения свободы; Гитлер представляет ситуацию таким образом, как будто речь идет о несправедливом, излишне мягком наказании домашнего тирана, систематически истязавшего собственную семью, но осужденного всего лишь «к пятилетнему тюремному сроку в тот момент, когда десятки тысяч доблестных немецких мужчин должны умирать, защищая Родину от угрозы большевизма» [12].
Это было последнее выступление Гитлера перед Рейхстагом, который впредь более не созывался [13]: решением Рейхстага от 26.04.1942 фюреру были предоставлены неограниченные полномочия действовать во всяком качестве и в любом необходимом объеме, что не просто повторяло закрепление за ним функции главы государства и главнокомандующего вооруженных сил, но и официально объединило в его лице три ветви государственной власти, впервые наделив его полномочиями верховного судьи [14]. Идее разделения властей в тоталитарном государстве был, таким образом, положен конец. Необходимо, однако, учитывать, что политическая демагогия, не подкрепленная конкретными шагами, не могла оказать сколько-нибудь существенного влияния на процесс отправления правосудия на местах: для претворения в жизнь идей о «новой юстиции» требовалось либо провести тотальное обновление судейского корпуса, либо существенно ограничить фактические полномочия судей, а поскольку возможности люстрации серьезным образом ограничивало ведение «тотальной войны», единственно возможным оставался второй вариант.
Идеологами намеченной таким образом реформы юстиции стали Отто Тирак (Otto Georg Thierack, 1889–1946 гг.), назначенный 20.08.1942 Имперским министром юстиции и в тот же день ставший президентом Академии германского права и руководителем Национал-социалистского союза хранителей права, и Курт Ротенбергер (Curt Rothenberger, 1896–1959 гг.), так же с 20.08.1942 занявший пост государственного секретаря Имперского министерства юстиции. В числе прочего намеченная ими реформа юстиции предполагала проведение первоочередных мероприятий персонального характера, предусматривающих единовременное почти двукратное сокращение количества действующих судей с одновременным повышением возрастного ценза для занятия должности судьи до 35 лет [15], введение в практику министерства выездных проверок деятельности судов в округах (гау) руководством Имперского министерства юстиции [16], установление обязательной отчетности для судей и согласования подлежащих вынесению судебных постановлений с министерством юстиции [17], а также с президентом своего суда [18], что называлось «предоставлением помощи» судье, рассматривающему дело, и должно было неукоснительно соблюдаться при рассмотрении уголовных дел [19]; также в план реформы входило проведение широчайших преобразований в области судоустройства и юридического образования. Но одной из наиболее симптоматичных мер по «упорядочиванию» судебной практики с точки зрения обеспечения ориентирования судей на потребности общества и необходимости добиться единства правоприменительной практики судов Германии в духе идей национал-социализма явилось введение института так называемых судейских посланий (Richterbriefe), идея которого не принадлежала непосредственно Тираку. Подсказанная ему «третьим лицом», она была оценена им как «настолько хорошая», что он немедленно доложил о ней фюреру [20].
Институт судейских посланий должен был, по замыслу его создателей, формировать у судейского корпуса «правильные» представления о судебной практике, соответствующей потребностям общества и государства, путем выборочного опубликования извлечений из судебных решений по конкретным делам. Подлежавшая опубликованию информация о деле включала в себя: 1) краткое наименование казуса и реквизиты судебного решения, принятого по первой инстанции; 2) краткое описание фабулы дела; 3) изложение мотивировки судебного решения; 4) позицию относительно правильности вынесенного судебного акта. Для обеспечения репрезентативности подобных обзоров практики на суды была возложена обязанность направления копий вынесенных по делам судебных решений в IV Отделение Имперского министерства юстиции, которое осуществляло предварительную систематизацию поступившей судебной практики. Сформированные обзоры судебной практики подлежали опубликованию в специально для этого созданном печатном органе министерства юстиции – «Richterbriefe: Mitteilungen des Reichsministers der Justiz» (Судейские послания: Известия Имперского министра юстиции). Всего за период существования данного института в нацистской Германии было опубликовано 21 такое судейское послание, из которых первое датировано 1 октября 1942 г., а последнее – 1 декабря 1944 г. [21]
Интерес представляет то обстоятельство, что судейские послания не являли собой инструмент прямого, непосредственного воздействия на судебную практику: восходя по своему содержанию и методу к антипозитивистской парадигме, предписывающей оценивать применяемые правовые положения с точки зрения потребностей общества в данный конкретный момент времени, судейские послания тем не менее не содержали в себе четкого алгоритма действий судьи по проведению такой процедуры, ограничиваясь лишь оценкой правильности публикуемого судебного решения и мотивов такой его оценки министерством; прямые указания относительно «правильного» пути формирования судебной практики в текст судейских посланий не включались. Задачей судейских посланий выступало, таким образом, не создание прямых содержательных директив, относительно подлежащих вынесению в конкретных случаях судебных решений, а опосредованное формирование принципов оценки позитивного права сквозь призму потребностей общества в конкретном разрешении того или иного дела [22].
По мнению Ингеборг Маус, подобный подход к составлению судейских посланий объяснялся существованием в Третьем рейхе официальной концепции правоприменения, основанной на свободном поиске содержания правовых норм, опять же, исходя из потребностей общества, вследствие чего в задачу министерства входило побуждение судей к приспособлению для новых условий созданного в донацистский период позитивного права [23]. В самих судейских посланиях эта мысль выражена весьма ярко: германским юристам следует защищать народные ценности, а не рабски служить закону [24]. Судейские послания повсеместно побуждают к самостоятельному поиску системы аргументации, которая бы позволила дифференцировать судебную практику в конкретных ситуациях в зависимости от фактических обстоятельств дела, сохраняя при этом единство критериев для такой дифференциации [25].
Помимо этого, судейские послания призваны были отражать «хаос правоприменения», чтобы рассеять всякие основанные на нормативистских представлениях иллюзии юристов о том, будто бы позитивистски выстроенная и опирающаяся на букву закона правоприменительная практика, исходящая из формально-логических связей правовых норм и их иерархии, способна найти объективный масштаб в себе самой. И. Маус отмечает, что в цитируемых судебных решениях повсюду обнаруживается полнейшая несопоставимость результата даже в сравнимых с точки зрения национал-социалистской идеологии случаях; треть опубликованных решений демонстрирует ошибочность методологического процесса, приведшего судью к выводу о необходимости назначения слишком сурового наказания [26].
Публикуемые в судейских посланиях решения, оцениваемые с методологической точки зрения, способны вызвать убежденность в том, что справедливость при отправлении правосудия может быть достигнута не путем формально-нормативистской связанности правоприменителя, а за счет ценностной унификации получаемого в процессе правоприменения результата [27]. В этом отношении И. Маус подчеркивает, что в основе идей, приведших к крушению самостоятельной юстиции в нацистской Германии, были заложены те же принципы, которые до 1933 г. обусловили развитие права, оставаясь в формальных рамках писаного и во многом уже устаревшего законодательства и черпая ресурсы для дальнейшего развития юридической догматики из генеральных клаузул и открытых норм и определяя вектор своего движения потребностями гражданского общества и имущественного оборота [28].
Заслуживает внимания специфическая особенность подготовки судебных актов к опубликованию в судейских посланиях. Так, если применительно к положительно оцениваемому судебному решению, которое ставится в пример, сокращению подвергалась в основном фактологическая составляющая, то при опубликовании заслуживших отрицательную оценку министерства решений и приговоров решено было не называть в тексте судейского послания тот суд, которым вынесен такой судебный акт. Мотивы подобного решения не были связаны ни с боязнью занизить самооценку судьи, ни со стремлением предотвратить расправу над ним фанатиков режима, а само оно объяснялось чисто практическими соображениями: поскольку для целей составления судейских посланий на президентов судов была возложена обязанность отправки копий вынесенных судебных актов в министерство, идеологи судебной реформы опасались, что упоминание в судейском послании суда, который вынес критикуемое решение, приведет к уклонению руководителей судов от ее исполнения и в конечном счете – к дефициту материала для систематизации. Министерство было, таким образом, заинтересовано в сотрудничестве с судами, поскольку без предварительного отбора на местах поиски интересных судебных решений силами одного только министерского аппарата заняли бы годы [29].
Строго говоря, законодательство Германии эпохи национал-социализма не включало в себя ни позитивной обязанности судей следовать позиции, отраженной в судейских посланиях, ни ответственности судей за вынесение решения в противоречие с такими разъяснениями, ни возможности отмены или изменения судебного акта, постановленного без учета подобных разъяснений. Тем не менее даже у судей Третьего рейха подобная попытка вмешаться в процесс отправления правосудия по конкретному делу вызвала категорическое неприятие, что нашло свое отражение в их широкомасштабном уклонении от исполнения обязанности по направлению копий судебных решений в Имперское министерство юстиции для целей систематизации судебной практики, усиливавшемся с приближением окончания войны. Так, если изначально суды все же направляли копии судебных решений в министерство юстиции [30], то в целом подобная работа шла исключительно вяло, а уже в течение последнего года войны, который все же отличался еще значительной стабильностью режима, министерству приходилось неоднократно напоминать судьям о необходимости исполнения обязанности по направлению копий судебных актов [31].
В 1944 г. институт судейских посланий подвергся незначительной модификации, в результате которой судьям было вменено в обязанность «направлять не только, как это требовалось ранее, единичные судебные акты по конкретным делам различных категорий, но и краткие донесения относительно вопросов, в которых практика сама ощущает потребность в руководстве» [32].
В содержательном отношении судейские послания должны были охватывать не только приговоры по уголовным делам, но и решения по гражданским делам, а также «судебные постановления всякого рода», хотя в действительности большая часть опубликованного материала приходилась именно на уголовные дела, что объясняется, с одной стороны, возложением работы по подготовке судейских посланий на IV отделение министерства юстиции, ответственное за уголовную юстицию, а с другой – редуцированием сферы применения права в национал-социалистском государстве до уровня и объема уголовного законодательства [33]. Задачей же судейских посланий было, как указывалось, не формирование новой казуистики, а побуждение судей к поиску новых решений исходя из текущих общественных потребностей, то есть укоренение в судейском корпусе новой юридической методологии [34]. Применительно к процессу отправления правосудия по уголовным делам задачи предлагаемого адаптивного подхода судей к экзегезе формулировались следующим образом: юридическая квалификация деяния и вынесение приговора по уголовному делу, связанному с причинением вреда военнопленному, ставят перед судьей исключительно тяжелую задачу, которую он будет в состоянии разрешить только в случае, если только он, помимо закрепленного законом состава преступления, будет ежеминутно помнить об особом военно-политическом содержании санкции уголовно-правовой нормы. Масштаб такой оценки вины и противоправности деяния в случае совершения запрещенных действий в отношении военнопленного состоит в политической необходимости, которая определяется исходя из смысла и цели закона [35].
Следовательно, судейские послания побуждали к поиску такой системы аргументации, которая позволила бы, поставив политическую необходимость выше принципов формального равенства и оценки любых действий и событий только и исключительно сквозь призму соответствующих правовых предписаний, осуществлять отправление правосудия на основе принципиально нового дифференцированного подхода, подвергая применяемые в каждом конкретном случае критерии дифференциации и дискриминации ценностной оценке, полностью исключающей сравнимость и ожидаемость судебных решений с точки зрения формальной логики закона, но не с точки зрения презюмируемых или, лучше сказать, фингированных ожиданий общества и государства. Применительно к данному качеству судейских посланий Ингеборг Маус отмечает, что они представляли собой ярчайшую иллюстрацию тезиса Г. Геринга, согласно которому в государстве национал-социализма обеспеченный правопорядок основан не на самом законе, а на единообразном управлении его применением [36].
Целевой аудиторией судейских посланий выступали, разумеется, не только судьи, но и носители других, связанных с участием в судебном процессе юридических профессий. Этим, вероятно, объясняется, почему идея создания подобного судейским посланиям самостоятельного института руководящих указаний для адвокатов не увенчалась успехом: единственное Послание адвокатам было опубликовано 01.10.1944. [37] В них просто не было надобности, так как необходимые ориентиры для формирования адвокатской практики задавались непосредственно судейскими посланиями.
Нельзя не отметить весьма любопытный момент, связанный с системой распространения судейских посланий среди юристов: в литературе указывается, что каждому судье и каждому прокурору государственной прокуратуры экземпляр судейских посланий вручался их руководителем под роспись; прокурорам при участковых судах собственный экземпляр издания не полагался, однако его содержание доводилось до их сведения президентом соответствующего участкового суда [38]. Содержание посланий регулярно доводилось до сведения работников партийной и имперской канцелярий, а также службы безопасности [39]. Для целей информирования адвокатов изначально существовал проект направления судейских посланий президенту имперской палаты адвокатов для ознакомления с ними нижестоящих палат, однако от его реализации отказались, вследствие чего ознакомление с содержанием очередного послания было предоставлено заботам самих адвокатов [40].
Анализируя современную немецкую литературу, посвященную данному экстраординарному правовому институту, антидемократический характер которого не вызывает никаких сомнений, нельзя не отметить попытку его еще большей демонизации путем приписывания ему особых дополнительных качеств в духе общего восприятия нацистского режима. Так, например, Сара Шэдлер, автор весьма объемного и содержательного исследования проводившейся О. Тираком «реформы юстиции», пытается придать судейским посланиям режим секретности, полагая, видимо, этим усилить отвращение читателя к подобному нацистскому изобретению. Объясняет она это следующим образом: «Совершенно очевидно, что судейские послания должны были храниться в тайне. Секретное их обсуждение было важно для Имперского министерства юстиции потому, что даже детально обсуждался вопрос о том, действительно ли они должны передаваться в собственность судьи или прокурора, так как в случае смерти хозяина они могут попасть в состав наследства и быть переданы родственникам, что абсолютно недопустимо» [41].
Этому весьма объемному утверждению не сопутствуют какие-либо ссылки на первоисточники; напротив, ближайшее последующее указание источника относится к рассуждению автора о том, что судейские послания имело смысл рассматривать как переданную во временное пользование должностному лицу государственную собственность, которая подлежит возврату в министерство после смерти соответствующего судьи или прокурора. Однако и в этом случае весьма ответственному заявлению автора не хватает авторитетного источника, поскольку примечание отсылает читателя к письму О. Тираку президента Высшего земельного суда Цвайбрюккена от 25.01.1944, которое, во-первых, не обладает свойством нормативности, а во-вторых, написано спустя полтора года после введения института судейских посланий [42]. Таким образом, в исследовании С. Шэдлер этому небесспорному тезису, имеющему существенное значение, придается характер самоочевидного.
В действительности же каких-либо оснований полагать тайный, секретный или, по крайней мере, негласный характер судейских посланий не имеется, что подтверждается, как минимум, отсутствием сколько-нибудь формализованного перечня должностных лиц, имеющих право ознакомления с посланиями, а также отсутствием сведений об установленном режиме хранения судейских посланий (исходя из того, что, по утверждению С. Шэдлер, имело место обсуждение возможности наследования этих изданий наравне с другими бумагами покойного, следует признать, что они могли храниться и дома, что вряд ли может быть приемлемо для документа с грифом секретности) и ответственности за его нарушение; распространение данного – безусловно, ведомственного – издания по ведомственной подписке само по себе не может свидетельствовать о наличии каких-либо ограничений к распространению содержащихся в таком издании сведений.
Есть и еще один существенный момент, который, очевидно, не получил должной оценки в исследовании С. Шэдлер. Следует учитывать, что идея судейских посланий является способом воплощения в жизнь критики судебной системы, содержавшейся в речи Гитлера в Рейхстаге 26.04.1942. Речь эта, разумеется, никакой степенью секретности не обладала, а напротив – широко использовалась в пропагандистских целях. Не- смотря на то, что антидемократический характер подобного института обеспечения единообразия судебной практики не вызывает никаких сомнений, создание судейских посланий не называлось как самостоятельное преступление ни в обвинительном заключении, предъявленном Курту Ротенбергеру в ходе процесса над нацистскими судьями, ни в вынесенном ему приговоре [43], хотя и упоминалось в качестве одного из изобретенных нацизмом инструментов воздействия на судебную систему для использования репрессивного аппарата государства в преступных целях [44]. Конечно, в годы нацистской диктатуры на территории Германии открыто совершались и значительно более страшные вещи, чем подобная попытка найти инструмент «упорядочивания» судебной практики, в связи с чем рассуждения о секретном характере судейских посланий вряд ли могут соответствовать действительности [45].
Результат использования института судейских посланий для формирования необходимой нацистскому режиму судебной практики вполне соответствовал духу времени. Изначально воспринятые судейским сообществом как признак некоторого усиления судебной власти после разгромной речи Гитлера, что было вызвано в первую очередь особой формой предъявления нацистским государством требований к судьям, не предполагавшей прямые указания и ограничивающейся начертанием методологических ориентиров, тем не менее судейские послания задавали существенные рамки для осуществления полномочий судьи, а совмещение при создании данного института явно несочетаемых элементов – принципа свободного отправления правосудия на основе поиска истинных потребностей народа с одной стороны и тотального искоренения независимости судей с другой – зачастую приводило к попыткам механического копирования опубликованных решений, получивших положительную оценку министерства, и подведения под эти решения несопоставимых ситуаций [46]. И, хотя более опытными и старыми судьями судейские послания воспринимались как инструмент вторжения в сферу их исключительной компетенции, определенную наличием принципа независимости судей, что влекло за собой определенные критические замечания с их стороны [47], уже вскоре после появления этого института судейские послания стали восприниматься как необходимое и совершенно незаменимое средство для вынесения правильных судебных постановлений, позволяющее к тому же снять с себя всякую моральную ответственность за конкретное судебное решение [48].
Институту судейских посланий удалось надолго пережить своих создателей. Будучи безвозвратно искорененным на территории Западной Германии в ходе реализации политики денацификации общества и государства, он по существу обрел вторую жизнь в социалистической Германской Демократической Республике, где до момента объединения Германии с успехом применялся функциональный аналог судейских посланий [49] – разъяснения по вопросам судебной практики, хотя и берущие, вероятно, свое начало в советском праве [50]. ■
[1] Цит. по: Воннегут К. Колыбель для кошки. – М., 2009. – С. 164.
[2] О несостоятельности (банкротстве): Федеральный закон от 26.10.2002 No 127-ФЗ // СЗ РФ. 2002. No 43. Ст. 4190, далее – Закон о банкротстве.
[3] О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)»: Постановление Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 No 63 // Вестник ВАС РФ. 2011. No 3. В ред. Постановления Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 No 59 // Солидарность. 28.08–04.09.2013.
[4] См. Определение Арбитражного суда Санкт-Петербурга и Ленинградской области от 07.10.2014 по делу No А56- 46710/2014, опубликованное на официальном сайте «Картотека арбитражных дел» арбитражных судов РФ, URL: https://kad.arbitr.ru/PdfDocument/7882dc9a-3de5-414b-ae0a-af4439cf9e58/A56-46710-2014_20141007_Opredelenie.pdf – (Дата обращения: 05.01.2017).
[5] См. Постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 18.12.2014 по делу No А56-46710/2014, опубликованное на официальном сайте «Картотека арбитражных дел» арбитражных судов РФ, URL: https://kad.arbitr.ru/PdfDocument/7dbb0e50-e255-4c2a-a474-89399feb47b9/A56-46710-2014_20141218_Postanovlenie%20apelljacionnoj%20instancii.pdf – (Дата обращения: 05.01.2017).
[6] См. Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 19.02.2015 по делу No А56-46710/2014, опубликованное на официальном сайте «Картотека арбитражных дел» арбитражных судов РФ, URL: https://kad.arbitr.ru/PdfDocument/6955927f-2cac-48fc-b0fe-d09fa574e1e3/A56-46710-2014_20150219_Postanovlenie%20kassacionnoj%20instancii.pdf – (Дата обращения: 05.01.2017).
[7] Введена Федеральным законом «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» от 28.04.2009 No 73-ФЗ // СЗ РФ. 2009. No 18 (ч. 1). Ст. 2153.
[8] См.: Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Строковой Елены Владимировны на нарушение ее конституционных прав абзацем седьмым части 4 статьи 170 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации: Определение Конституционного Суда РФ от 27.10.2015 No 2378-О.
[9] Значимость разъяснений высших судебных инстанций для правовой системы России наиболее полно проявляется в процессуальных вопросах, где зачастую только толкование, данное Пленумом Верховного Суда РФ или Высшего Арбитражного Суда РФ, выступает единствующих в деле лиц, что становится абсолютно очевидным при ознакомлении, например, с Постановлением Пленума ВАС РФ «О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при рассмотрении дел в арбитражном суде апелляционной инстанции» от 28.05.2009 No 36 и его сопоставлении с дословным текстом АПК РФ применительно к затрагиваемым в данном Постановлении вопросам.
[10] См.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus: Das Reichsjustizministerium unter Rechtsjustizminister Thierack (1942–1945). Tübingen 2008. SS. 1–55.
[11] Ibid. S. 19–32.
[12] Ibid. S. 14. В действительности же в данном деле речь шла об убийстве, совершенном в состоянии аффекта мужем, уличившим супругу в неверности, см. подробнее: Schmitz G. Vorund Nachschaubesprechungen in Hamburg (1942–1945) // „Von Gewohnheitsverbrechern, Volksschädlingen und Asozialen…“: Hamburger Justizurteile im Nationalsozialismus. Hrsg.v. Justizbehörde Hamburg. Hamburg 1995. S. 449; Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“. S. 22.
[13] См.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“. S. 13; Gruchmann L.„Generalangriff gegen die Justiz?“ Der Rechtstagsbeschluß vom 26. April 1942 und seine Bedeutung für die Maßregelung der deutschen Richter durch Hitler // Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte. 2003. 51. Jahrgang. Heft 4. S. 509.
[14] См.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“. S. 14.
[15] Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“. S. 176–179.
[16] Ibid. S. 189–190.
[17] Следует отметить, что речь, разумеется, не шла о тотальном согласовании всех без исключения решений и приговоров: судья, предвидя завершение судебного разбирательства, должен был, по замыслу О. Тирака, доложить в министерство юстиции о рассматриваемом деле, в ответ на что министерство наделялось правом направить судье соответствующие «рекомендации» (Empfehlungen) и «указания» (Hinweise), в которых могли быть высказаны совершенно конкретные ожидания от рассмотрения данного конкретного дела, см.: Schädler S. «Justizkrise» und «Justizreform». S. 194.
[18] Ibid. S. 195.
[19] Ibid. S. 195–196.
[20] В том, что авторство этой идеи ему не принадлежит, Тирак признался на совещании 29.09.1944, см.: Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung 1942–1944. Hrsg.v. H. Boberach. Boppard am Rhein 1975. S. XIX; Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“. S. 180–181.
[21] Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“. S. 180–181; Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen // Recht und Justiz im„Dritten Reich“. Hrsg.v. Dreier R. und Seller W. Frankfurt am Main 1989. S. 90, 95; Rüping H. Zur Praxis der Strafjustiz im „Dritten Reich“ // Recht und Justiz im „Dritten Reich“. S. 184.
[22] Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen. S. 90.
[23] Ibidem.
[24] См.: Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung. S. 5f; Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen. S. 90–91.
[25] Ibid. S. 91.
[26] Ibidem.
[27] Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen. S. 92.
[28] Ibidem.
[29] Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“. S. 182.
[30] Достоверно можно выделить, как минимум, два судебных решения, вынесенных в Эссене, одно решение из Дрездена и одно из Бреславля, которые были опубликованы в судейских посланиях, см.: Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung. S. XXII; Сара Шэдлер в своей работе о реформе юстиции приводит ссылку на сопроводительное письмо от 06.11.1944, которым направляется «пример неудачной трактовки полового преступления для использования в судейских посланиях», см. Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 183. Anm. 123.
[31] См.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 182.
[32] Об этом сообщалось в секретном сообщении министра юстиции от 06.09.1944, см.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 182 (inkl. Anm. 124).
[33] Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 182–183; Rüping H. Zur Praxis der Strafjustiz im „Dritten Reich“. S. 184. О содержании судейских посланий см. также: Johe W. Die gleichgeschaltete Justiz. Organisation des Rechtswesens und Politisierung der Rechtsprechung 1933–1945, dargestellt am Beispiel des Oberlandesgerichtsbezirks Hamburg. Frankfurt/M. 1967. S. 190; Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen. S. 90–92; Schorn H. Der Richter im Dritten Reich. Geschichte und Dokumente. Frankfurt/M. 1959. S. 57 f; Justiz im Dritten Reich. Hrsg.v. I. Staff. Frankfurt / M. 1964. S. 69; Wahl B. Richterbriefe: Ein Beitrag zur Geschichte der nationalsozialistischen Justizpolitik. Heidelberg 1981.
[34] См.: Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen. S. 90–91; Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 187; Schott S. Curt Rothenberger – eine politische Biographie. Halle 2001. S. 124–125; Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung. S. 449.
[35] См.: Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen. S. 91; Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung. S. 87.
[36] См.: Maus I. „Gesetzesbindung“ der Justiz und die Struktur der nationalsozialistischen Rechtsnormen. S. 91.
[37] См.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 180.
[38] Специфический способ информирования участковых прокуратур побуждал министерство юстиции к периодическим проверкам их осведомленности относительно содержания судейских посланий; результаты таких проверок способны были вызвать лишь горькую усмешку, поскольку в большинстве участковых судов прокуроры видели судейские послания лишь единожды, тогда как некоторые из них признались, что им никогда не доводилось читать судейские послания. Проблему удалось решить с присоединением участковой прокуратуры к государственной прокуратуре 19.09.1944, когда правило о собственном экземпляре посланий было распространено на всех прокуроров, см.: Schädler S. «Justizkrise» und «Justizreform» im Nationalsozialismus. S. 183.
[39] Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 184.
[40] Ibidem.
[41] См.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 185.
[42] См.: Ibid. S. 185. Anm. 142.
[43] См.: Schott S. Curt Rothenberger. S. 169–173.
[44] Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung. S. 478; Schädler S.„Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 188.
[45] Бернгард Вайль указывал на осведомленность о судейских посланиях и их содержании как в Германии, так и за ее пределами в качестве аргумента против идеи об их секретности, см.: Wahl B. Richterbriefe. S. 23.
[46] См.: Schädler S. „Justizkrise“ und „Justizreform“ im Nationalsozialismus. S. 188–189; Wahl B. Richterbriefe. S. 167; Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung. S. 471.
[47] Wahl B. Richterbriefe. S. 161.
[48] Richterbriefe: Dokumente zur Beeinflussung der deutschen Rechtsprechung. S. 458.
[49] См.: Haferkamp. H.-P. Richterkulturen im 20. Jahrhundert – Eine Skizze über den Nutzen der DDR-Ziviljustizgeschichte // Erste europäische Internetzeitschrift für Rechtsgeschichte. Artikel/Rezension vom 6. Mai 2011. S. 7. Электронный ресурс. URL: http://www.forhistiur.de/media/zeitschrift/1105haferkamp.pdf. – (Дата обращения: 20.12.2014).
[50] В соответствии с советской моделью государственно- го устройства пунктом вторым § 11 Закона ГДР о судоустройстве от 17.04.1963 на Верховный Суд ГДР была возложена обязанность руководить судебной практикой нижестоящих судов и обеспечивать ее единообразие; пункт второй § 16 Закона о судоустройстве закономерно возлагает решение данных задач на Пленум Верховного Суда ГДР, а пункт первый § 17 названного закона содержит правило об обязательной силе разъяснений Пленума Верховного Суда ГДР, данных в форме постановлений и руководящих указаний для нижестоящих судов. См. текст закона: http://www.verfassungen.de/de/ddr/gerichtsverfassungsgesetz63.htm – (Дата обращения: 29.12.2016).
Константин Гницевич,
кандидат юридических наук,
доцент кафедры гражданского права ОАНО «Московская высшая школа социальных и экономических наук», адвокат Адвокатской палаты Ленинградской области
Журнал « Морское право» 1/2022 стр. 66–75
03.04.2022